«Чем лучше рисовать у нее получалось, тем хуже становилось жить».

Произведение сие ни в кой мере не претендует на лавры нашумевшего «Бойцовского клуба», шокирующих «Невидимок». В некоторой степени, было бы даже глупо сравнивать новую книгу с бестселлерами, впрочем, этим как раз и занимаются критики и простые читатели каждый раз после ее выхода. Как ни банально бы это прозвучало, но «Дневник» не хуже своих именитых предшественников, он – другой, пускай уже и не такой неожиданный и свежий. Во многом объясняет отсутствие большого успеха у читателя то, что книга вышла в один год вместе с культовыми «Призраками», которые, не смотря на схожесть концепции, своим огромным количеством сюжетных линий просто затмили «Дневник».

Не будем раскрывать все перипетии сюжета, дабы не убивать интригу у еще не успевших прочитать (кстати говоря, сюжет напомнил чем-то «плетеного человека»), скажем, лишь, что в начале книга читается с трудом, иногда даже напоминает простой набор слов, но по мере прочтения все становится на свои места и под конец уже невозможно оторваться от нее, как и от других книг автора. Следует отметить, что свой фирменный узнаваемый стиль Паланик не оставил, он легко узнаваем, что в некоторой степени даже утомляет.
   

Как и в «Призраках», автор показывает нам вторую сторону того, что априори должно быть чистым и прекрасным – искусства. Оно предстает перед нами в непривычном для обычного человека виде, пропитанном негативными элементами мира вещей - грязью, болью, корыстью. Паланик показывает рациональный способ достижения успеха на этом иррациональном поприще.

«Мы хотим, чтобы элемент творчества строился по системе причины и следствия. Хотим результатов. Создать покупаемый товар».

Что же требуется для осуществления такой цели? По Томасу Манну, великие художники есть великие инвалиды. Одним из основных элементов этого успеха является боль, при чем боль в разных ее ипостасях. Боль самого автора, например, джайнисты умели воскрешать мертвых, все это они могли делать потому, что мучили себя, голодали и жили без секса, именно такая жизнь, полная тягот и боли, давала им волшебную силу; скульптор Бернини, чтобы боль выглядела подлинной, высекал набросок своего лица, прижигая себе ногу свечой. Боль других людей - когда Жерико писал Плот «Медузы», он ходил в больницу, чтобы делать зарисовки лиц умирающих. Считается, что без сильного эмоционально потрясения, которое может быть вызвано только болью, настоящего шедевра не создать, впрочем, порой одной боли может и не хватить.

«Трудно забыть боль, но еще труднее вспомнить радость, счастье не оставляет памятных шрамов, покой учит нас так малому».

«Мы все умрем, цель — не жить вечно, цель — создать вещь, которая будет жить».

Художники идут на разные ухищрения, дабы не выпадать из движения, быть одновременно не такими как обыватели, и такими же, как их коллеги, стараются ни в чем не уступать самым успешным. Ради этого они готовы даже прокалывать ржавой булавкой сосок каждый день, чтобы снова и снова чувствовать свежую боль. Искусство уже не обязательно должно быть прекрасным, красота настолько пресытилась людям, что в нее перестали верить.

«Красивая картинка мир ничему не научит». 

Идет постоянный поиск чего-то нового, шокирующего общественность. Красота становится условной концепцией. Рисовать начинают кровью, своим семенем, а вместо холста используют собак и растаявшее желе, набивают плюшевого медвежонка собачьим калом и называют это произведение «Иллюзиями детства», наполняют спермой свинью- копилку, пьют яичные темперовые краски, а потом вызывают рвоту, таким образом, создавая новые шедевры. Каждый пытается дать миру что-то новое, чему-то научить, но вместе с тем забывает, что ему нечему его научить.

«Нам по возрасту не положено покупать пиво, а мы собрались учить мир?»

Но вместе с тем нельзя сваливать всю вину на художников, во многом виноваты и «ценители» их продукта, чувство любопытства и стремления заполучить нечто новое, которых преодолевают признанные ценности. Они готовы видеть великий смысл во всем. Не понятное можно растолковать, как захочешь.

«Он ни слова не знал по-испански. Мексиканские мыльные оперы он любил за то, что репликам людей в них можно придать любой смысл».

Карл Юнг называл это эффектом тени. Он говорил, что мы не способны рассмотреть окружающих, вместо этого мы видим аспекты собственной личности, отброшенные на них, тени, проекции, наши ассоциации.

«Дневник» нельзя назвать культовой работой, но и нельзя назвать провальной на общем фоне современной литературы. Как и раньше Чак Паланик продолжает проявлять свет на вещи, которые вроде бы и не являются закрытыми для простого глаза, но по каким-то причинам осознаваемые далеко не многими. Интересующиеся творчеством этого автора – читайте как нечто новое, не сравнивая с прошлыми работами, не интересующимся и не желающим прочитать эту книгу автор говорит свое последнее слово:

«Американская мечта — это такое богатство, которое дает возможность сбежать от окружающих».

Барисоглебовский Алексей